| Three Generations: I would rather die | |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » | Three Generations: I would rather die | » Маховик времени » This room to breathe [1981, November]
• Время и дата: | • Место: |
• Участники:
Dorcas Meadows, Kit Gerard
• Описание:
Спасаясь от Пожирателя, раненая Доркас аппарирует в надежде спастись, но силы окончательно покидают её и выбрасывают к заброшенному дому. Найдёт ли она там возможность для передышки?
[icon]https://i.imgur.com/Gwzn0RS.png[/icon][sign]некромант
[/sign]● Дополнительно: 21 год, аврор, член ОФ (выжила благодаря порталам)
● Внешний вид: водолазка, кожаная куртка, джинсы, чёрные ботинки
● Состояние: уставшее, вымотанное; сдаваться не намерена
● С собой: палочка
Доркас бежит, толком не зная куда. Она просто несётся дальше, в чащу, не видя перед собой дороги, будущего, пути; она бежит, уносясь как можно дальше от того, что грозится настигнуть и уволочь за собой. Её преследуют двое; она видит вспышки света то по левую, то по правую сторону, она виляет, прячется за стволами деревьев, тщетно питая надежды на их стойкость — они разлетаются в щепки, как только сталкиваются с сильным заклятьем. Доркас не слышит, что бросают ей в спину, весь её слух погружён в собственное тяжёлое дыхание; у неё не самая дурная физическая подготовка, но столько бежать выдержит не каждый. Доркас пытается сосредоточиться, Доркас пытается думать. Привычно просчитать пути выхода, спроектировать траекторию (хотя бы примерную), но у неё ничерта не выходит. Про себя ругается и дальше несётся. То и дело оборачивается, измеряя на глаз насколько удалось оторваться; и бросает попутно заклинание: неисчерпаемое «Stupefy» — потому что отточено и можно быстро произнести. Конечно, промахивается, оно ударяется о землю неподалёку от одного из Пожирателей. Они вихляют, вторя её пути, наступают на пятки, дышат в спину. Но Доркас не готова сдаваться.
Однажды ей уже удалось обмануть смерть.
Так почему бы не попытаться ещё раз?
Последние сутки её порядком вымотали, бросали из стороны в сторону, заставляя становиться невольной участницей абсолютно всех эмоциональных качелей. За эти сутки она узнала много того, чего знать не хотела бы. Дора пытается отвлечься, выкинуть эти мысли из головы, — а какой ещё способ отвлечься может быть лучше, кроме беготни от Пожирателей по лесу? Дора берёт себя в руки. Оборачивается на мгновение, кидает новое заклинание: «Immobulus» — она собирается, что есть сил, чтобы произнести без запинок от сбитого дыхания, но всё равно мимо. Они ускользают от трёх подряд. Неуязвимые, скользкие, им удаётся скрыться от любого противодействия. Мэдоуз трансгрессирует мелкими шажками, переносясь на три, пять, десять метров то вбок, то вперёд, стараясь не повторяться, чтобы её действия нельзя было предугадать. Доркас устаёт, и она трансгрессирует всё чаще, полагаясь в большей степени на магические силы, чем на физические. Доркас жалеет, что при себе нет ни одного зелья. Доркас жалеет, что их с Марлин разбросало и рядом нет надёжного плеча (и более меткого).
Мэдоуз ругается сквозь зубы, тихо, себе под нос, не тратя дыхания, но отводя душу. Мэдоуз ругается и снова собирается с силами, чтобы дать отпор. Она поворачивается на мгновение; часы, отстукивающие ритм в её голове (или это пульс?), не успевают отсчитать и секунды; Доркас ловка, но не достаточно; Доркас умна, но недостаточно. Недостаточно сильно, недостаточно хорошо, чтобы будучи истощенной дать отпор им обоим. Её задевает заклятьем. По рассечённой руке хлынула кровь, Мэдоуз перекашивает, она чуть не спотыкается, что, конечно, аукнется ей. Новое заклятие ранит ногу. Дора выгрызает у собственной выносливости силы двигаться дальше.
Доркас не готова сдаваться.
Она делает вдох, секундная стрелка в голове замедляется, — у неё есть ещё время. — Bombarda Maxima — произносит Мэдоуз, всю силу свою выплёскивая, взрывая пространство между собой и Пожирателями. Выигрывая себе время. Она представляет себе в голове тёплое место, место, где ей смогут помочь, место, где она будет в безопасности.
И трансгрессирует.
Мэдоуз сильная волшебница. Смышлёная и способная. Мэдоуз знает многое, но не на всё у неё хватает сил. Она была измотана ещё до этой погони. Разговорами, встречами, новостями, потоками самой разной информации. Отсутствием толкового сна и отдыха. Лишь Мерлину известно, как она продержалась так долго в такой погоне. Как смогла улизнуть. Но ей удалось, хоть и не вполне успешно.
Доркас врезается в землю, чуть ли не тоннель прорывая в прелых осенних листьях. Она всё ещё в лесу, в каком — не ясно. Вокруг всё ещё пахнет резкой свежестью и возвышаются деревья. Доркас целилась дальше, но её сил хватило только на это. Трансгрессия не прошла для неё гладко; её рана на руке раскрылась ещё сильнее, из неё торчала белёсая кость и сочилась кровь; рана на ноге расползлась от небольшой в районе икры, до достаточно глубокой и до середины бедра. Доркас перевернулась на спину, сопровождая это сдавленным хрипом. Она была в относительной безопасности, по крайней мере, на это надеялась. Надеялась, что оторвалась достаточно. Мэдоуз пытается шевелиться, но у неё не выходит; из груди уже не рвутся крики, на них нет сил. Замыленным взглядом она ловит касания яркого света луны о сухие ветки деревьев, старается не смотреть вниз, чтобы не испугаться сильнее. Слёзы сами катятся по щекам, здоровой рукой она тянется к локтю противоположной, прижимая сильнее к себе. Она не может нащупать палочку рядом. Не может нащупать ни единой дельной мысли — их в голове всё меньше. Всё больше темноты.
Доркас не готова сдаваться.
Но, кажется, ей придётся.
» Stupefy — заклинание ватных ног, "остолбеней".
» Immobulus — заклинание, замораживающее жертву.
» Bombarda Maxima — заклинание, создающее большой, сильный взрыв.
Отредактировано Dorcas Meadowes (2019-10-29 22:44:00)
● Дополнительно: 30 лет, маг-отшельник не в своём мире
● Внешний вид: джинсы, футболка под рубашкой, сверху тёплое пальто // так
● Состояние: сонное, расслабленное, но почти сразу взволнованное и осторожное
● С собой: волшебная палочка; дома снадобья и пара артефактов
Третий год; проклятый третий год одиночества, страха и непонимания будущего. Два года уединения, потерянности и постоянных монологов с самим собой: говорят, отшельничество — лучший путь познать себя, но лишь в том случае, когда оно избрано добровольно. Когда складываешь с себя все полномочия полноценного члена общества и забываешь о нём навсегда, твёрдо решив про себя, что в нём больше не нуждаешься. Тогда отшельничество — глоток свежего воздуха, просветление разума и необходимая сила, движущая сила.
У Кита выбора не было.
Его изоляция от мира стала вынужденной, его одиночество — следствием разумных выводов. Кита не спрашивали, не давали советов, у него не было времени подумать; однажды он просто оказался не в том месте, а попал совершенно не в то время.
У Кита выбора не было: его переместило в прошлое задолго до собственного рождения и единственным верным исходом подобного стало отшельничество.
Третий год того, чего он так долго просил в своей настоящей жизни. Недаром говорят, что мысли — материальны; в этом Кит убедился стократ, обретя ту свободу, о которой мечтал в несчастливом браке. Надеясь получить долгожданный глоток воздуха и расправить крылья за спиной, он получил слишком шикарный подарок от судьбы. Подобного он не просил, но и жизнь не улавливает детали; потому шёл третий год его новой жизни.
Джерард никогда не мечтал о том, чтобы жить на окраине леса рядом с рекой в заброшенной хижине, подобная действительность никогда не соответствовала его ожиданиям. Ему нравилось проводить время в одиночестве, но максимум пару часов в день.
Джерард всегда радовался тому, что война закончилась, — её отголоски частенько соседствовали в голове в тесноте с приятными воспоминаниями, а тела умерших студентов среди завалов Хогвартса мерещились в Большом зале ещё долго. Ему не хотелось в неё возвращаться, но он оказался в её самом эпицентре.
Джерард любил самообучение и не останавливался в своих познаниях, но он любил свою работу, любил каждый рабочий день спешить в Министерство и в толпе магов выискивать знакомых. Ему хотелось двигаться по карьерной лестнице, а не совершенствовать навыки в зельеварении, довольствуясь лишь продажей снадобий незнакомцам.
Джерард попал не в свой мир и всеми силами старался приноровиться к его особенностям, потому что больше тридцати лет разницы давили на затылок, но он никогда не оставлял надежды однажды вернуться обратно.
За два года привыкаешь ко многому, так и Кит смог наладить свой образ жизни, найдя в нём плюсы, их на удивление оказалось не так мало. Оградив своё жилище от магглов, защитив от тёмных чар и нежеланных гостей, он всё делал исключительно так, как хотелось, и впервые за долгое время мог бы почувствовать себя в своей тарелке, если бы не маленькая ремарка — он ещё даже не родился.
Мелочи, правда?
Потому Кит и скрывался: он не был трусом (может быть, самую малость), сбегающим от войны, но он не хотел вмешиваться в ход времени, который и так сдвинулся из-за его перемещения. Это не его война, это не его жертвы, это не его время — Кит не должен рисковать ни собой, ни другими, раскрываясь перед магами и Министерством в своей настоящей ипостаси. Ему было проще замкнуться в хижине у реки, оградившись тройным уровнем защитных заклятий, и искать способ выбраться, не привлекая к себе излишнего внимания.
Да и кто знает, как долго бы он прожил, выдавая свою настоящую личность?
Каждый день похож на предыдущий, в этом Киту вряд ли найдутся равные: постоянство — главный конёк отшельника. Стойкий режим выдерживался без сбоев, ему было совсем не трудно, хоть и порой очень скучно. Но теперь ежедневный подъём в шесть утра не приносил Киту никаких страданий, без жутких будильников и напоминаний он поднимался на рассвете сам, включая тихо радио в кухне, пока готовил кофе — намного вкуснее, чем в будущем, — и собирался в утренний поход в лес за ингредиентами.
Каждое утро он начинал с магических вестников и рассказов о продолжающейся войне; большую часть из них он знал и так, потому частенько пропускал новости мимо ушей, а за датами следить и вовсе перестал. Нутром отсчитывал утекающее сквозь пальцы время и, выключая радио-приёмник, накидывал тёплое пальто, чтобы выйти из дома.
Первое, что Джерард почувствовал, выйдя из дома — тревогу. Он застыл ещё на пороге, тут же в ладони сжимая палочку, и медленно оглядел округу; защитный магический занавес мерцал на востоке, привлекая к себе внимание, и мужчине это совсем не понравилось. Он не ждал гостей и, тем более, их не жаловал; магглы забрести к его хижине не могли, а маги натыкались бы на ловко сконструированный щит, за которым видели бы лишь заброшенный дом, внушающий беспокойство, да полную тишину из-за звукоизоляционных чар. Кит оберегал своё пространство, но больше, на самом деле, он оберегал самого себя — в разгар первой магической войны нужно всегда оставаться начеку.
Придерживая палочку за полами пальто, Кит тихо двинулся в сторону мерцающего занавеса и оглядывал местность, пока не приблизился к границе достаточно близко, чтобы разглядеть своего непрошеного гостя.
Мерлин его раздери, что за шутки?
Кит не был трусом, но его инстинкт самосохранения не позволял делать необдуманных поступков; остановившись в метре от девушки, лежавшей в листве без сознания, он с пол минуты размышлял, прежде чем сделать ещё шаг вперёд и выйти из своего защитного кокона. Увиденное совсем не радовало — раненая девушка в пыльной одежде без сознания не лучший утренний гость, но Джерард продолжал обеспокоено осматривать её, чуть наклонившись вперёд.
— Surgito, — прошептав контрачары, Кит внимательно всмотрелся в девушку, но ничего не происходило; правда, его взволнованность это совершенно никоим образом не успокоило. Он наклонился ближе, ещё раз быстрым взглядом пробежавшись по ранам, и приподнял рукав куртки сначала на правой, а после на левой руке. Метки нигде не было — она не пожиратель, но этот факт успокаивал лишь немного. Кит глубоко вздохнул, а после запрокинул голову к небу, глубоко вздохнув и закрыв глаза.
Мерлин, что за шутки?
— Mobilicorpus, — тяжело вздохнув, Кит взмахнул палочкой ещё раз и развернулся, направляя тело девушки прямо через барьер к его хижине. Хоть он и был слизеринцем, но никогда — жестоким и равнодушным к людским бедам. Пускай девушка не внушала ему совсем никакого доверия, а он сам пообещал себе не принимать в этой войне ничью сторону, оставить человека умирать в лесу рядом с его домом — настоящее кощунство.
Внеся незнакомку домой, Джерард уже самостоятельно уложил её на диван и ещё раз критично осмотрел раны, после тут же двинувшись к своему шкафу со снадобьями, откуда прихватил несколько склянок и вернулся обратно к жертве. Пытаясь вспомнить все свои познания в лечении, коих в голове оставалось не так уж и много, несмотря на детское желание стать колдомедиком, Джерард усиленно перебирал в голове лечебные заклятия, прежде чем неуверенно схватился за палочку вновь. Он бы не стал пользоваться магией, но одними зельями тут будет сложно помочь.
— Tergeo, — раны девушки очистились и картина стала не такой страшной, — Vulnera Sanentur, — это заклинание он вспоминал дольше всего и произносил с опаской, но увидев стягивающиеся края рваных ран, успокоился и тут же отложил палочку, хватаясь за первую склянку с летейскким эликсиром.
Аккуратно помазав им рану на руке, после пары заклинаний ставшую не такой глубокой, он перешёл к ноге. Проклиная про себя внезапный порыв добродушия, Кит молился, чтобы незнакомка не оказалась чокнутой фанатичкой, и осторожно влил ей в рот пробуждающее зелье, отсаживаясь чуточку дальше, предупредительно спрятав её палочку на стол позади себя, а собственную — сжимая в ладони на уровне бедра.
И зачем он в это ввязался?
Surgito — вербальная формула заклинания, развеивающего чары.
Mobilicorpus — заклинание, левитирующее и передвигающее тела.
Tergeo — заклинание очищения от крови, пыли, жира и так далее.
Vulnera Sanentur — заклинание, залечивающее глубокие раны.
Летейский эликсир — лечебная мазь лимонного цвета, обладающая хорошими заживительными свойствами.
Отредактировано Kit Gerard (2019-10-29 22:46:13)
[icon]https://i.imgur.com/Gwzn0RS.png[/icon][sign]некромант[/sign]d e e p i n t h e o c e a n , d e a d a n d c a s t a w a y
w h e r e i n n o c e n c e s b u r n i n f l a m e s
Мерный шёпот окружающих звуков угасал с каждым мгновением, становился всё тише, становился всё менее внятным. В голове зациклилась лишь одна мысль; вилась вокруг, огибала шею, заплеталась в волосы, пробегала сквозь пальцы, холодом проходилась вдоль позвоночника, шагала вдоль рваных ран — конец. Вот он, конец. Доркас не видит спасения, привыкшая на себя полагаться, хочет выбраться из ситуации сама, снова выгрызть себе место среди живых, но у неё не получается. Её место отдано кому-то другому, и, самое поганое, возможно, одному из тех Пожирателей. Мэдоуз не видит выхода, силится что-то придумать, но у неё нет сил даже на это. Нет сил шевелиться, пытаться, думать; ей до ужаса больно, ей до дрожи страшно. Она не готова принять эту навязчивую мысль, что так и шепчет: «конец». Доркас делает попытку и отключается.
С темнотой приходит спокойствие, с темнотой приходит тишина. Уже не слышится ни шёпот листьев на ветру, ни собственный жалобный скулёж. С темнотой приходит полное чувств отсутствие. Мэдоуз не чувствует боли, от которой приходится зубы стискивать и слёзы держать; Мэдоуз не чувствует ничего. Она обмякла, напряжённые руки упали вдоль тела, голова закатилась на бок; вся в тёмном, её едва ли можно обнаружить среди столь же тёмной листвы в стой же тёмной чаще леса. Палочка валяется предательски далеко, чтобы запросто дотянуться, но предательски близко, чтобы хватило лишь одного рывка — сил на который у неё нет. И не будет. И едва ли это её волнует сейчас.
Её ничего не волнует. Потому что теперь она — ничего.
Ощущение схожее с резким пробуждением от громкого звука или от опрокинутого сверху ушата воды. Жар трогает порядком замёрзшее тело и снова обдаёт холодом. Мэдоуз просыпается резко, и от этого трещит голова, она распахивает глаза и немного приподнимается; на что тело реагирует не слишком радушно. Кожа вокруг ран вспыхнула болью, дрожь дошла до костей. Доркас также резко откидывается обратно, сопровождая движение жалобным скулением. Теперь боль отчётливая, теперь видится ясно, её не перекрывает усталость, не затмевает небытие. Она разливается по телу, готовая радостно жечь каждую истощённую клетку, получая от этого, видимо, бесконечное удовольствие. Мэдоуз старается совладать с собой, теперь она может хотя бы пытаться взять себя в руки; хотя бы попытаться привести мысли в порядок. Доркас цепляется за рой поступающей информации, ловит первую попавшуюся: яркий свет. Яркий свет, явно искусственный, солнце в ноябре не может быть таким ярким (только если её опять не умыкнуло порталом куда-нибудь в июнь 2010); Доркас продолжает цепляться дальше — видит потолок, деревянные балки, стены, пики шкафов. Не осталась в лесу — очевидно, её не добили сразу — очевидно, раны болят чуть иначе — может, и вовсе подлечили. Всё тело ломило, голова трещала, и мысли разбегались, не давая сосредоточиться. Мэдоуз хмурится, силясь привстать. Она поднимается на локтях, волосы мерно падают вниз, за спину, больше не мешая углу обзора и не прикрывая лицо. Щурясь, она рыскает взглядом по местности, пытаясь уловить хоть что-то знакомое — может, её забрал к себе кто-то из Ордена? — но эта мысль тут же разбивается о прагматичность: как бы её нашел кто-то из соратников? В Мерлин пойми каком лесу, на Мерлин пойми какой опушке, зарытой в листве. Значит, её подобрал кто-то незнакомый, возможно, даже враждебно настроенный — Дора всё же надеялась, что сразу в бой ей нестись не нужно будет. Прочищает горло, пытаясь избавиться от сковавшей сухости, и поворачивает голову немного правее, наталкиваясь на мужчину. Явно мага. Заросшее щетиной и обвитое кудрями несомненно приятное лицо было трудно разглядеть, особенно замыленным нечётким взглядом, но Дора старалась. На мгновение она опускает взгляд ниже — палочка у него в руках; где её палочка — она не имела понятия, оставалось только надеяться, что её не разломило при трансгрессии.
Мэдоуз смотрит вниз, на себя; рана на руке почти затянулась (что не мешает ей пылать адским пламенем, конечно), рана на ноге уже не такая зияющая и даже потихоньку приходит в норму. Незнакомый маг поработал на славу, проявил не то радушие, не то благородство, не то невероятную глупость — Мэдоуз совершенно не знала его, даже лицо не казалось знакомым, поэтому она не могла понять его мотивы. Как назло, она не могла вспомнить ни одного невербального заклинания, которое могло бы ей помочь. Усталость всё ещё сковывало мысли и мешало полноценно функционировать. Доркас пытается подняться, помогая себе здоровой рукой, отталкивается от поверхности дивана, но вновь попытку проваливает, заваливаясь назад — ну и пожалуйста. Она поворачивается на спасителя, силясь придумать, что нужно сказать. Теряется в коммуникации, в мыслях, в чувствах, поэтому выдаёт краткое: «спасибо» — её ведь учили быть вежливой, правильно? Поэтому вежливость она у любопытства выгрызает, отодвигая то на второе место. Любопытство верещит: «кто он? кто он? кто он? что ему нужно? почему он помог? чем ему выгодно? на чьей он стороне?». Оно не умолкает, не успокаивается; не помогает ни какая медитация дыханием, никакие уговоры, никакой переведённый взгляд. Любопытство и желание знать всё досконально единственный помощник на войне, помимо волшебной палочки. Мэдоуз выпаливает не сдержано, быть может, даже грубовато (но она ведь уже сказала спасибо!): «кто Вы? Почему Вы помогли? Что Вам нужно?» — голос хрипит и скрипит, из горла вырывается кашель душащий, замыкающий череду вопросов; наверное, если бы не он, свою тираду Доркас бы продолжила. Бесцеремонное: «можно воды?», словно вызов всему воспитанию (но ведь она уже сказала спасибо!), совершенно не к месту, к тону разговора совсем не клеится, но ведь если он её спас, перенёс сюда из леса, подлечил раны, разве откажет в простой просьбе? Мэдоуз на секунду вспыхивает от собственной наглости, но сухость в глотке совершенно не способствует внятной коммуникации. Ладно, будем честны, ничего в нынешней ситуации не способствует внятной коммуникации.
Отредактировано Dorcas Meadowes (2019-10-29 22:43:44)
Сложнее всего объяснить «зачем» — объяснить самому себе, почему при нежелании связываться с кем-либо не выходит пройти мимо раненой волшебницы. Её принадлежность ясна: валяющаяся неподалёку палочка тому лишнее подтверждение, и бежать бы подальше, не ввязываясь в авантюру, от которой на версту опасностью разит. Но Кит не может пройти мимо, на совести оставляя такой груз; он знает, что магическая война в самом разгаре и не хочет, чтобы рядом с его домом погибали люди. Ему всего лишь хочется совсем немного быть полезным: ощутить себя своим в этом мире, в котором он совершенно чужой.
Кит вовсе не меценат и не благотворитель, он не готов водить к себе домой каждую заблудшую душу, ведь смысл своей жизни видит вовсе не в этом, но ему претит мысль оставить человека умирать среди гниющей листвы в лесу. Ему не нравится мысль, что кто-то оказался рядом с его хижиной, но паранойя отступает после банальных, но эффективных проверок: возможно, она попала сюда при неудачной аппарации или потерялась, пытаясь сбежать. Джерард не хотел размышлять об этом, он только хотел помочь гостье встать на ноги и отправиться дальше.
Кит не самый гостеприимный хозяин, но ведь он мог её добить. Аргумент?
Зелья в склянках могут привести девушку в относительный порядок, но изрядно потрёпанный вид и глубокие раны за один взмах волшебной палочки не затянутся. Прицениваясь к её повреждениям, Кит размышляет о том, сколько его запасов придётся потратить на незнакомку, но следом приходит мысль о том, что здесь не лазарет — он только поможет ей встать на ноги. Наименьшая плата за то, чтобы она смогла уйти из этого места, желательно забывая его навсегда.
Она могла очнуться и скулить ему под окнами — совсем не то, что любит отшельник. Она могла очнуться и бродить около, пока не наткнулась бы на защитные чары; опытный волшебник всегда почувствует магию, и что-то подсказывало Киту, что на его диване лежит совсем не обычная волшебница. Может быть, аврор, или другой министерский работник, но пока вредноскоп молчал, Джерард спокойно верил в то, что опасности она с собой не принесёт — пока что. Потому он и хотел разбудить девушку сразу же, немного подлечив её раны: ждать, пока она отоспится и придёт в себя, он не мог, ведь совсем неизвестно, какой хвост она могла принести за собой.
И он не так уж и любил нежданных гостей, остающихся на ночь.
Кит наблюдает тихо, сжимая палочку, и про себя повторяет обездвиживающее заклятие на случай эксцессов. Ему не хочется, чтобы они произошли, и взгляд его тяжёлый, пронизывающий насквозь, совсем не как у радушных людей, спасающих жертв на каждом углу. Он скорее из тех интровертов, которые прячутся по углам, пока их не найдут, и изредка приходят на помощь, когда иного пути нет.
Незнакомка кажется симпатичной даже через неприглядные усталость и замученность; Джерард внимательно наблюдает за её повадками, но опасности никакой всё ещё не видит. Она слишком слаба для того, чтобы дать отпор, а её палочка убрана подальше на случай, если спасение не будет принято вежливо. Но какой магический потенциал скрывается за этими милым личиком и хрупкой фигурой? Внешность обманчива — об этом Кит помнил всегда.
Она приходит в себя медленно, пытается встать, но падает обратно; Кит качает головой и негромко вздыхает, излишнее геройство присуще лишь гриффиндорцам, и что-то подсказывает ему, что она обязательно окажется со львиного факультета.
— Не стоит, — реагирует спокойно на очередную попытку встать, но сам не двигается с места, чтобы не спугнуть. И криво улыбается, когда она благодарит коротко, внимательно рассматривая теперь его. Кит молчит, лишь кратко кивнув в ответ на её слова, и позволяет паузе немного затянуться, прежде чем кто-то из них продолжит разговор.
О чём говорить? Что спросить?
Или просто влить в неё сыворотку правды, чтобы не тратить зря время?
Девушка прерывает молчание, глухим и сиплым голосом задавая вопрос за вопросом; уже не так вежливо, как начала, но до сих пор хотя бы не бросается, чтобы выцарапать глаза. Возможно, это и есть маленькая доля от успеха?
Вопросы те, на которые Джерард не любит отвечать, а в особенности про мотивацию своего поступка ему сказать нечего. И если бы он не обдумал эти вопросы ранее, сейчас бы не вышло продолжать спокойно.
На просьбу реагирует мгновенно, вставая с места и со стола хватая уже приготовленный стакан воды, сразу же возвращаясь к девушке и подавая ей его, осторожно вкладывая в ладонь. Происходящее всё ещё кажется чем-то излишне странным, но интуиция мага редко подводит, и сейчас Кит доверял своим ощущениям, присаживаясь обратно перед девушкой, чтобы начать отвечать.
— Вы свалились без сознания у моего жилища с глубокими ранами, а вопросы задаёте, будто всё было наоборот, — покачивая головой, медленно отвечает Кит, локтями опираясь о колени. Палочка всё так же находится в его руках, но держит он её так, чтобы волшебница не смогла выхватить её даже при большом желании. Не стоит недооценивать соперника, даже если он слаб и не может подняться с дивана. — Вышел утром, а Вы едва живая в листве лежите, нельзя ведь так оставлять человека, — пожимает плечами, будто дело житейское и ни разу из ряда вон не выходящее, — вот, выпейте, — он протягивает ей животворящий эликсир, — не переживайте, это не отрава. Придаст сил и сможете сесть хотя бы, — продолжает держать склянку с зельем на весу, пока девушка не принимает её в руки.
Ему ничего от неё не нужно, кроме возможности встать и отправиться дальше по своим делам. Восстановить его одиночество и не вспоминать об этом моменте в дальнейшем, но вряд ли всё может складываться так удачно.
— Лучше расскажите, как Вы тут оказались? Люди здесь крайне редкие гости, как и маги, — в этот раз Кит сосредоточен и серьёзен предельно. Ему нужны ответы в обмен на помощь; он должен убедиться в том, что за ней нет хвоста и в деревьях не спрятались враги, от которых вдвоём отбиться будет сложнее. — А я в ответ помогу собраться с силами и отвечу на Ваши вопросы. По-моему, достаточно честная сделка.
Деталь о том, что ответит он не на все вопросы, Кит пока что корректно опускает — сделка должна казаться честной до самого её заключения.
[icon]https://i.imgur.com/Gwzn0RS.png[/icon][sign]некромант[/sign][ i c a n ' t h e l p m y s e l f , t h e m o m e n t t h a t i l e t i t g o
i s w h e n i f i n d i ' m i n c o n t r o l ]Постоянная борьба делает тебя недоверчивым; делает осторожным, сухим, молчаливым. Учит вовремя прикусывать язык. Ты можешь быть сколь угодно забавным, радушным, дружелюбным и милым, ты можешь быть самым искренним и открытым на свете, но тебя переломит быстро, когда столкнёшься с войной. Когда столкнёшься со страхом, когда столкнёшься с обманом, что стоит десятки жизней. Ты вычленишь в себе все слабости, всё человечное и задвинешь на второй план, забудешь, каково это — просто довериться незнакомцу, в пучину нырнув с головой, — это больше не кажется романтичным. Не кажется загадочным, томным, манящим; за неизвестностью всегда — страх. За неизвестностью всегда — смерть. За этой плотной велюровой шторой, как за одной из тех огромных полотен, подвязанных золотистыми верёвками, что висели на окнах в главном зале Хогвартса; — Доркас любила за них заглядывать, любила перебирать в руках эти пыльные складки, любила прятаться за них, тихонько хихикая, когда МакДональд никак не могла её найти; — раньше неизвестность вызывала приятное щемящее чувство в груди. Ведь тогда неизвестность влекла новые знания, новые горизонты, возможности. Теперь — ужас.
Незнакомец, напротив, не вселял ужас. Кажется, весь его образ был сосредоточен на том, чтобы выглядеть радушно; он явно живёт тут один, — на это Мэдоуз намекнула не захламлённость помещения; быть может — прикинула она, — он давно не видел людей. Он смотрит очень внимательно, настороженно, пытается вчитаться в лицо, мимику, движения, будто ждёт подвоха.
Что же, теперь все ждут подвоха.
Теперь каждый наготове, держит в руках палочку, а в голове повторяет заклятья; потому что иначе теперь не выжить.
Незнакомец одет очень просто, но его предплечий не разглядеть за рукавами рубашки, а, значит, ни в чём нельзя быть уверенной. Доркас вслушивается в мелодичный голос своего спасителя, обнаруживает, что проблемы со слухом исчезли, тот звон, что преследовал с самого взрыва, ушёл, слава Мерлину. Ей уже не стыдно за свои вопросы, чем быстрее уходит туман сна, тем острее обнажается разум; разум велит быть сосредоточенной и жёсткой. Разум велит требовать ответов, отвоёвывать своё право на правду. И Доркас с ним, в принципе, согласна. Ей нужны ответы. Краткие, ясные и полностью честные. Может быть, она требует многого, но иначе не сможет довериться. Иначе не сможет расслабиться и успокоиться (как будто это его волнует).
Он протягивает ей в руки стакан воды. Быть может, это совсем не практично, пить что-то из его рук, но, ведь, хотел бы убить — уже убил бы? Оставалось надеяться, что он не отправил в жидкость пару капель сыворотки правды, и не начнёт теперь спрашивать всё о Ордене. В таком случае, лучше пусть убивает. Его голос звучит дружелюбно, но немного ломано (будто давно не практиковался), он поворачивает беседу вспять. Доркас сводит брови на переносице и наклоняет тяжёлую голову вбок: «от чего он увиливает?». Говорит, что просто нашёл меня утром в листве и решил помочь. Мэдоуз судорожно вспоминает, видела ли она где-то неподалёку от своей прежней дислокации дом, вроде этого, но ничего на ум не приходит, — возможно, потому что она ничего толком разглядеть перед отключкой не успела. Да и, скорее всего, подобное место окружено защитными чарами. Он протягивает ей какое-то зелье, она не решается взять его в руки, кажется, даже немного отодвигается. С недоверием глядя, шутит: «конечно, ведь когда хотят отравить, никогда не уверяют в обратном», — она легонько улыбается и берёт в руки эликсир. Крутит в руках, не спеша выпивать. В груди щемится недоверие. Дора поднимает глаза на собеседника, он задаёт встречный вопрос, так толком и не выдавая о себе никакой информации. Предлагает заключить пакт, предлагает свою помощь, большую, чем уже оказал и даже божится на вопросы ответить, только после её ответа.
«Я покажу тебе свою руку, если ты покажешь свою».
«Я скажу тебе кто я и зачем это мне, после того, как убежусь, что могу тебе доверять».
Но загвоздка в том, что Доркас сама едва ли могла ему доверять. Она лихорадочно перебирала в голове мысли, пытаясь выдать ту часть правды, которую не обязательно скрывать. Лишь немного приоткрыть тяжёлую бархатную штору. Она делает ещё один глоток из стакана с водой, к эликсиру всё ещё не прикасаясь; прочищает горло (берёт секундную паузу, чтобы окончательно всё обдумать), и говорит: «я бежала от преследования. В меня несколько раз попало заклятьем, но мне удалось улизнуть и трансгрессировать, но, к сожалению, не туда, куда я планировала». — выдала она, как по учебнику. Никаких деталей, никаких имён, никаких конкретных обстоятельств, только сухие факты, обрисовывающие картину лишь по контуру. Мэдоуз набирает побольше воздуха и выпускает его резко, съёживаясь от напомнившей о себе боли. Она решает быть более мягкой, в конце концов, он ведь ей помог.
— Честно говоря, я понятия не имею где я и почему я здесь. И я понятия не имею, кто Вы. — она вновь улыбается. — И, да, — спешно добавляет она, — хвоста за мной нет. Дора не была в этом на сто процентов уверена. Сейчас вообще она ни в чём не была на сто процентов уверена: где она, что с ней, кто перед ней, жива ли она вообще, или это извращённый танец подсознания. Но насчет хвоста она точно слукавила; её обязательно найдут, дом может быть окружён всеми возможными защитами, но, рано или поздно, падут и они. Без палочки и элементарных данных о собеседнике Мэдоуз чувствовала себя особенно уязвимой, её будто жалили тысячи невидимых существ, не давая расслабиться. Напряжённая и сосредоточенная она лишь мешала своему выздоровлению. Дори вновь крутанула в руках склянку с эликсиром, спрятала в кулаке, чтобы не глядела с таким укором. Доркас подумала, что если представиться, они станут более человечными друг для друга, обретут образы более видимые, чем «спаситель» и «спасённая», но произнести имя своё не решалась. Не то чтобы оно было громким и известным, но чего-то всё же стоило, тем более, свою лояльность она никогда не скрывала.
Мэдоуз смотрит на собеседника внимательнее, уже не пытаясь прочесть что-то на его лице — он не был богат на эмоции, его не выдавала пугающая мимика или нервные тики, наоборот, он был до жути нормален в своих поведенческих реакциях, в ровном тоне голоса, в здоровой мимике и плавных движениях. Он был расслаблен, и только колкий взгляд и пальцы, сжимающие палочку, его выдавали. Мэдоуз смотрит на собеседника внимательнее и никак не возьмёт в толк, стоит ли ему доверять.
На войне ты учишься быть жёстким. Борясь за свою и чужие жизни, ты учишься быть внимательным, недоверчивым, где-то — грубым. Нет больше твоих интересов, нет больше желания нравиться людям, нет больше желания заводить новые знакомства и, уж тем более, друзей. Есть только желание выжить.
Отредактировано Dorcas Meadowes (2019-10-30 11:42:00)
Он сказал бы, что ей от силы лет двадцать пять; сделав скидку на замученный и грязный вид, можно смело вычесть пару лет. Война забирает самых смелых и молодых, самых выдающихся и умелых, кому на пороге битвы море кажется по колено, а в итоге они захлёбываются в крови своих соратников и врагов. Кит видел это воочию, и зрелище навсегда отпечаталось в памяти. Попасть же в войну чужую — испытание ещё хуже, ведь сделать он ничего не мог, и молчаливо наблюдать за событиями из своей хижины, включая каждое утро новостные сводки по радио, всё, что получалось.
На её лице отпечатки войны видны невооружённым взглядом: глаза не искрят от радости, в них слишком много скорби — и пролитых слёз, наверно, тоже было много, — уголки губ опущены, брови сомкнулись на переносице хмуро. Она прошла многое, не нужно быть опытным легилиментом для того, чтобы видеть, через сколько испытаний удалось пройти; и сколько ещё удастся, раз сейчас она спасена, хоть и вряд ли ещё осознаёт сий факт?
Кит не доверяет ей абсолютно; пускай она не Пожиратель, добра и зла в чистом виде не бывает, он в это не верит. Война портит людей, превращает их в жестоких монстров, и они повсюду. Окружают и норовят вцепиться в глотку, лишь бы выкрасть себе ещё одну крупицу счастья. Джерард смотрит с подозрением, присматривается внимательно и ловит детали: одежду, мимику, жестикуляцию, и на всякий случай закрывает сознание, хотя скрывать ему особо нечего.
Разве кроме малюсенькой детали о том, что здесь он тоже оказался не по своей воле и на свет, вообще-то, ещё даже не родился.
— Ваше дело, но мне незачем Вас травить, — Кит складывает руки на груди и опирается о спинку кресла, на которой сидит, без тени улыбки отвечая незнакомке. Его это раздражает, совсем малость, но если бы ему нужно было её убить, отравить или превратить в кошку — он бы смог сделать это без пробуждения и лишних разговоров. Ему не нравится её осторожность, хотя и укорять в этом он её не может, ведь и сам не открывает душу нараспашку, отвечая сразу на все вопросы.
Он замечает, как её взгляд скользит по его рукам, и сразу понимает, что она хочет узнать. Но стал бы Пожиратель так заботливо обходиться с незнакомым человеком, не держа того на прицеле и не приковывая конечности к стенам? Кит не торопится обнажить руки, чтобы уверить в своей невинности, ведь тогда могут пойти вопросы ещё глубже, на которые он отвечать совершенно не готов. Когда не относишься ни к какой из сторон на войне, объяснять свою позицию очень сложно, особенно тем, кто является ярым сторонником одной из.
Кит не собирается говорить первым, всё, что нужно было, он уже озвучил. Их разговор выглядел бы комично, будь атмосфера не так напряжена, а за пару миль отсюда не иди война, в которой один за другим гибли волшебники. Возможно, они бы посмеялись и познакомились нормально, как обычные люди, и даже выпили по кружке пива, а после могли побеседовать о чём-то отвлечённом, но сейчас они застопорились каждый на своём уровне осторожности, и кто первый снизит планку — вопрос открытый.
Джерард следит за склянкой, спрятанной в ладони девушки, и усмехается; когда хочешь помочь, помни о том, что благодарность получишь не всегда. Если бы она её выпила, и беседа могла бы приобрести другой оборот, но пока девушка боролась со слабостью и сухостью во рту, он хотя бы имел преимущество в силе. Потому что в одном он уверен наверняка — попади к ней палочка, ему придётся несладко. Задумавшись об этом, Кит двигается в сторону, закрывая обзор незнакомки на стол, на котором он оставил её артефакт наряду со своими вещами; нечего отвлекаться, пока они не обсудили важное.
Она сдаётся первой, вызывая у него вздох облегчения — атмосфера слишком накалилась для его размеренной жизни. Он слушает её внимательно, сразу понятливо кивая головой, — аппарировала в тяжелом состоянии и только ухудшила его, обычное дело. Но тот факт, что он её вынесло именно к нему на порог, всё ещё настораживал; да только её лицо он никогда не видел, а она не похожа на убийцу. По крайней мере, в данный момент.
Каждое её слово звучит, как заученное; в своих догадках о её профессии Кит убеждается только больше и подобное ему совсем не нравится. Авроры в такой глуши не к добру, да и в принципе полуживые люди только с поля боя не приносят обычно радостных вестей. Он вновь не улыбается в ответ на её слова, а только хмурится и проводит пальцами по бороде, приглаживая её сверху вниз. Здесь определённо есть над чем подумать, но стоит ли тратить усилия?
— Если не будете пить, то лучше отдайте, оставлю для тех, кому нужнее, — он смягчается совсем немного и пока что игнорирует вопрос о себе; кивает на склянку, зажатую в ладони, и смотрит выпытывающе. Что сказать в ответ? Чем парировать, чтобы добиться ответов; хотя так ли они ему нужны?
Разве вообще его дело, как незнакомая девушка очутилась у его порога? Он сделал всё, что мог: помог ей прийти в себя, уменьшил раны и дал немного отдохнуть. Этого достаточно для стойкого бойца — маленькая передышка перед тем, как отправиться дальше.
— Ну что ж, сейчас у Вас достаточно сил для того, чтобы отправиться в запланированное место, — слегка дёрнув уголками губ в улыбке, Кит выпрямляется в кресле. — И я всё же советую выпить эликсир, чтобы следующая аппарация не прошла болезненно, а затем могу отвести за пределы защитных чар, откуда Вы сможете проделать свой путь дальше.
Его привычный график и так сдвинулся из-за таинственной незнакомки, облюбовавшей место на диване. Идея с её спасением переставала нравиться абсолютно, когда разговор между ними заходил в тупик: всё это глупая затея, как и порывы в пятнадцать помогать в Битве Хогвартса тем, кто даже не понимал, за что борется.
Кит не отнимает от девушки тяжёлого взгляда, вновь и вновь проходясь им по ней.
Возможно, будь обстоятельства их знакомства иными, он бы уже знал её имя и, возможно, номер телефона.
Ах да...
[icon]https://i.imgur.com/Gwzn0RS.png[/icon][sign]некромант[/sign]Это было похоже на издевательство — двое испуганных и загнанных в угол мага пытаются понять, могут ли доверять друг другу. Поступки значат многое, Доркас знала, поступок незнакомца — весом, она была благодарна (пусть и не вполне могла выразить); но за ними также могут скрываться какие угодно мотивы: помочь, чтобы после сдать Пожирателям; помочь, чтобы истязать круцио в поисках истины, в поисках той самой информации; помочь, чтобы убить собственноручно. Мэдоуз училась не доверять. Училась мыслить критически (иногда перебарщивала), он, в свою очередь, тоже был достаточно крепок и не собирался выдыхать первым. Накалённый воздух в комнате, две пары внимательных глаз и сжатые губы: молчание — не выход. Выход — честный и открытый разговор. Но на него теперь ни у кого не хватает храбрости и глупости. Доркас никогда не была наивна, никогда не славилась легкомысленностью, но, чёрт, как бы ей сейчас хотелось мыслить проще. Беседа идёт со скрежетом, слова будто вымучены, пропущены через сотни фильтров и тщательно отшлифованы, на выходе, ценность их — нулевая. Вот бы она могла залезть к нему в голову, чтобы убедиться, что он действительно не опасен, что она может расслабиться и просто принять помощь.
Вот бы всё было так просто.
Мэдоуз крутит в руках сосуд с эликсиром, всё ещё раздумывая: а есть ли какая-то веская причина его выпить? Или не выпить? Мысленно составляла списки, водя по выдуманному пергаменту выдуманным пером: «против» — это может быть ядом, это может быть сывороткой правды; «за» — это действительно может помочь ей почувствовать себя лучше. Она молчала, поддерживая общую тишину; она пыталась думать. Подойти ко всему рационально. В конце-концов, если бы не он, Доркас так бы и валялась, окружённая гнилой листвой. Этот факт нельзя было отметать, как и тот, что она всё ещё была без палочки, в то время, как его собственная сидела крепко у него руках. Незнакомец не вызывал доверия, но и отталкивающим его нельзя было назвать; изредка Мэдоуз позволяла себе ориентироваться на внутренний компас, но применять предпочитала в самую последнюю очередь.
Она всё ещё не теряла надежды на то, что один из них (не она) сломается и выдаст всё начистоту. Потому что, видит Мерлин, двигаться она ещё не намерена. Только вот у него совсем другие планы.
Мужчина подаётся вперёд, с расслабленным видом и самым обычным тоном предлагает убраться. По крайней мере, Доркас воспринимает его слова именно так. Она возмущенно набирает воздуха в лёгкие, чтобы, видимо, выдать тираду, о том, как это невежливо с его стороны (про своё смущение и благодарность она мигом забывает) вот так её выставлять: он разве не видит, что сейчас она похожа не на волшебницу, что может дать отпор, а, скорее, на кучу мусора с костями? Да и чувствует себя примерно также. Он разве не знает, что сейчас идёт война? Он разве не знает, что личным комфортом всем приходится жертвовать? Так почему его желание поскорее остаться в одиночестве важнее её, черт побери, жизни?
Доркас обычно не склонна драматизировать (ну, разве что самую малость), но сейчас всё ещё на весах стояла её жизнь, за которую она привыкла бороться. И своё право на восстановление она собиралась вырвать у этого чудака. Она прочищает горло, вновь подбирая слова, стремясь преподнести их как можно мягче, чтобы не оттолкнуть незнакомца окончательно. Но придумать не успевает: «при всём уважении,» — начинает она, хмурясь, — Но я никуда не уйду. — отрезает она. Что же, помягче, видимо, не получилось.
Мэдоуз впивается в мужчину взглядом, стараясь не показать, что внутри вся дрожит. Она понимает — если её сейчас выставят, ей идти будет некуда, ещё одной неудачной трансгрессии она может и не пережить; какова вероятность, что на том конце её снова встретит помощь? Какова вероятность, что она не столкнётся с Пожирателями вновь? Какова вероятность, что она сможет дать им отпор? Нет, передышка ей была необходима. Ей была необходима помощь этого человека. Ей были необходимы ещё одни руки, если вдруг Пожиратели объявятся (заикаться вслух о даже призрачной возможности такого исхода она не собиралась).
— Извините, я не хотела прозвучать грубо. — осекается она, успев за секунду переосмыслить всю свою тактику и раздражение поглубже запихать себе в глотку. — Давайте так: я расскажу подробнее, расскажу всё, — врёт, — что Вы хотите знать, и тогда Вы позволите пробыть у Вас ещё хотя бы день. — а лучше два, — Мне правда нужно восстановиться, иначе там, — она кивает в сторону окна, намекая на окружающий мир, не защищенный заклятьем, — я буду бесполезна.
Мэдоуз вертит в руках сосуд с эликсиром, и прикидывает: поможет ли ему передумать, если я доверюсь? Она откупоривает его и делает продолжительный глоток, поднимая глаза на собеседника: «видишь, я доверяю». — Меня, кстати, зовут Доркас. Доркас Мэдоуз. — слабо улыбается она, надеясь снискать расположение.
Отредактировано Dorcas Meadowes (2019-10-31 21:12:50)
Можно подумать, что Кит тот ещё психолог: попытаться выдворить девушку, чтобы та поддалась уговорам и первой сдалась в их негласной схватке. Многоходовочка для убийства сразу двух зайцев и прекращения тянущейся пытки из натужной беседы, каждое слово в которое подбирается так тщательно, что скрипит на зубах от неправдоподобности и отсутствия всякой искренности. Кит не так сложен по своей натуре, он просто говорит то, что думает, редко размышляя над тем, причинят ли кому-либо его слова неудобства. Ему не нравится идея оставлять незнакомку у себя слишком долго, но одновременно ему не нравится выгонять её на улицу: всю раненую и ослабленную, даже не выпившую эликсир, который он заботливо вложил в её ладонь. Куда проще попросить уйти, чем разбираться в перипетиях, но желания не всегда исполняются.
Кит говорит медленно, максимально дружелюбно, и в глазах даже не плещется ледяной огонь; он не такой уж и плохой, как можно судить за то, какой образ жизни выбрал и как с людьми общается. Ему не нравится война, он хочет спокойствия и возвращения домой, но теряется в прошлом, всё глубже погрязая в этой темени. Доверять «местным» — сложно, даже если очень хочется; он не в своей тарелке, и никто вокруг доверия не внушает. Может быть, Джерард и смог бы опустить планку веры чуть ниже, но не видит в этом смысла.
Надеяться на здравый смысл раненого человека, у которого перед глазами явно ещё картинка не сфокусировалась, крайне глупо, но Кит не подумал даже, что незнакомке хватит наглости его не послушать. Это ведь, вроде, невежливо было тем более в восьмидесятых — напрашиваться на жильё у незнакомцев, к которым прибивает твоё тело после неудачной аппарации?
Кит изумлённо поднимает брови в ответ на её резкую фразу, руки скрещивает на груди и смотрит вопросительно, немым вопросом в глазах отражается не самая корректная фраза, которую предпочитает оставить в голове.
Мерлин её подери, подобное поведение вызывает одновременно восхищение и злость — Кит изумлён до предела, может, просто слишком долго с нормальными людьми не общался, а может просто ему нравится, когда в человеке проявляется изюминка, способная ещё заставить его брови взлетать вверх.
Даже не сразу найдясь, что парировать на подобный выпад, он лишь хмыкает над фразой про уважение, которым обоюдно здесь и не пахнет. Но ещё немного беседы в подобном тоне и, возможно, оно действительно появится.
Кит осматривает незнакомку ещё раз, про себя прогоняя её последнюю фразу и подавляет в себе желание ответить, что ему не составит труда выдворить её вон, потому что он ждёт продолжения. Не может ведь она просто сесть на его диване и требовать койко-место на ночь на безвозмездной основе; за такое в его время ещё не посмотрят одобрительно, а уж сейчас... Ему интересно, что она предложит: сдастся ли под гнётом обстоятельств или продолжит играть в молчанку, заставляя его нервы накаляться до предела и ждать ночью подвоха. Например, волшебную палочку, приставленную к виску, или вспышку зелёного света от непростительного заклятия.
Он смотрит на неё всё ещё с изумлением на лице, но на губах уже играет усмешка, спрятать которую даже не пытается. Ему ведь ничего не стоит просто выставить её за дверь, если начнёт буйствовать или качать права пуще прежнего; сейчас он сильнее и палочку свою держит в руках, пока же она едва ли сидит ровно на диване, пытаясь отстоять своё право на отдых в его доме.
Интересная дамочка, конечно. Такие Джерарду всегда нравились.
Её смена настроения ждать не заставляет, и тут он смотрит уже без толики изумления, внимательно вслушивается в каждое слово, замечая за собой сперва занимательную вещь о бесполезности в реальном мире за окном. Догадки о её профессии лишь подтверждаются от подобного, но когда она произносит своё имя, Кит задумывается на минуту, наверно, смакуя в голове сочетание, пытаясь вспомнить, почему оно ему так знакомо.
И когда вспоминает, смотрит вновь пристально, сузив глаза: Доркас Мэдоуз, героиня войны.
Погибшая героиня войны.
Почти пропускает мимо тот факт, что эликсир она всё-таки выпивает, потому что куда важнее то, кто именно находится сейчас перед ним.
Он не верит её словам практически ни капли: не расскажет ничего стоящего, за что можно было бы зацепиться, но ради собственного спасения стратегически отдаёт временно пальму первенства, лишь бы получить отдых. Похвальный шаг для разумного человека, но Кит занят размышлениями совсем другими: он точно помнит, что имя Доркас слышал не в самом позитивном ключе, и от подобных знаний становится не по себе.
Абстрагироваться не выходит, и он вот-вот выдаст себя — хорошо, что окклюменцией овладел в полной мере, — потому добродушно улыбается, кивая в ответ на её благоразумие.
— Доркас, Вы очень самоуверенны, — Кит пожимает плечами, забирая у неё пустую склянку и убирая её за спину, — и ничего не помешает мне выставить Вас за дверь. Я Вас не знаю, — враньё за враньё, — и не то чтобы мне нужны от Вас какие-то знания. Мне всего лишь хочется обезопаситься в эти неспокойные времена, поэтому ответьте мне на два вопроса, — он наклоняется к ней вновь, глазами встречаясь с её, и смотрит внимательно, не моргая практически. — Кто вы? И от кого бежали?
Кит знает ответы на эти вопросы и так, но благодаря своему происхождению сейчас не попадёт впросак: если она соврёт, он будет это знать, и воспользуется этим знанием без зазрения совести (хотя, может самую малость её и покричит от недовольства).
— Кит, меня зовут Кит Перкинс, — одной правдой на другую, почти полную. Может, она назвала чужое имя и скрывает настоящее происхождение, чтобы не выдать себя? Джерард быстро исправляет свою невежливость, почти сразу протягивая и ей руку в их обмене доверием. — И если ты не против, я бы перешёл на «ты», — теперь и он делает первый шаг к взаимному доверию, пускай и очень шаткому.
— Я помогу тебе, — Кит тяжело вздыхает, сам удивляясь тому, как принимает такое поспешное, казалось бы, и совершенно глупое (однозначно) решение, — Но помни одно: если на нас нападут, это будет на твоей совести.
Шаг навстречу со стиснутыми зубами; шаг навстречу с размахом в километры. Практически полная правда, оброненная как тактический ход уставшего стратега, она далась нелегко, была вырвана у некрепкого сознания с боем. Доркас внутри себя мучилась, постоянно себя ругая: «зря, зря ты это сказала!», Доркас мучилась, но всё же на уступки шла, тихонько вскармливая ему информацию. Дозировано, по ложечке. Всё ему знать было совсем не обязательно; хватит и толики действительности. Мэдоуз успела сложить о спасителе первое впечатление, и, по её мнению, он вёл достаточно отрешённый образ жизни, так что вряд ли ему будут интересны детали: Доркас решила — ему просто нужно чувство безопасности, ему просто хочется знать, что гостья не ведёт за собой ворох проблем.
На его несчастье, она обязательно их принесёт.
Даже если себе признаваться не хочет.
Даже если сейчас уверена — оторвалась; за тем преследованием не последует следующее, она спаслась, ей удалось, она в очередной раз улизнула, ловко избавившись от хвоста. Сейчас ей очень хотелось в это верить; сейчас ей это было необходимо. Ей был нужен отдых, она устала и измотана постоянной гонкой, постоянной гонкой за свою жизнь. У неё складывалось стойкое впечатление ежесекундной борьбы за свою жизнь — она постоянно вырывала себя из лап смерти; правда, на этот раз, её вытащил незнакомец, сидящий напротив. Этот отшельник, что не прячется от прямого бесстыдного взгляда, но скрывается от любого общества. Доркас не знала, как доказать ему свою безобидность. Она могла бы показать свою руку, могла бы продемонстрировать последнее заклинание с палочки, могла бы заверить и поклясться: она не желает ему зла. Она — не хитрая обманка; её внезапное появление не ловушка, не приманка, не попытка его со свету сжить, подобравшись поближе. Максимум — наглая попытка нарушить его тотальное одиночество и потеснить в собственном доме, но, видит Мерлин, она этого не хотела. Она предпочла бы очнуться в Ордене, дома у Марлин, Лили, да даже, чёрт с ним, Сириуса, только бы ей не пришлось доказывать, что она — безопасна, только бы ей оказали помощь и поддержку безотлагательно, не озираясь на внезапность появления и его детали. Только бы не допрашивали, а дали отдохнуть. Только бы не выставляли за дверь, а помогли устроиться поудобнее.
Ну разве она многого просила?
Мэдоуз взглядом молила, чтобы этот допрос поскорее закончился, но прикладывать больше усилий не собиралась; рассказывать подробности, посвящать в планы, клясться на томике зельеварения, что никто его покой больше не нарушит, она не могла, — это попросту была бы неправда. Увиливать сил не было, поэтому она просто молчала, в ожидании его ответов. Он подаётся вперёд, снова впиваясь глазами. Доркас устала от его пытливости, но ей приходится уважать его границы. Иначе, она просто вновь рисковала своей сохранностью.
Задаёт два самых тяжёлых вопроса, вынуждая подбирать слова, на что у неё сил уже нет. Кто она и от кого бежала. Всё просто, и, наверное, не будь он дураком, давно обо всём догадался. Можно отгородиться от войны километрами леса и слоями защитных заклинаний, но она до тебя всё равно доберётся, так или иначе, ты всегда будешь знать, что есть две стороны. И, видимо, ему было интересно, на какой стороне Мэдоуз.
Представляется вслед за волшебницей, называет имя, которое быстро отпечатывается в памяти Доркас своей простотой. А ещё тем, что она ни разу не слышала такой фамилии; волшебный мир не слишком большой, и девушка привыкла запоминать если не всех, то хотя бы большинство. Предлагает перейти на «ты», расслаблено оседая на стуле и выпуская из разговора весь этот напускной официоз. Мэдоуз пожимает ему руку и кивает, соглашаясь привнести простоту и без того тяжёлой беседе.
Она набирает побольше воздуха в лёгкие, структурирует мысли. — Я аврор, я бежала от преследования Пожирателей. — кратко выдаёт она. За сим все ярлыки развешены, и силы расставлены. Теперь он знает ровно то, о чём догадывался ранее. Теперь она произнесла это вслух, стараясь утаивать минимум информации. Мэдоуз легонько кивает вновь. — Приятно познакомиться, Кит. Веки становятся всё тяжелее, голова прилипает к спинке дивана; Доркас почти теряется в пространстве и проваливается в сон на ходу разговора. — Ещё раз спасибо. Улыбка застывает на губах, когда глаза закрываются окончательно и Мэдоуз прикладывается обратно. Даже если ответы Кита не устроили, ему придётся её тело вновь выносить, потому что она мгновенно проваливается в сон.
Он вовсе не плохой человек, даже если так показалось с первых минут разговора; он не умеет оставлять людей в беде и бросать их на холодной земле, потому что в его доме они принесут ему лишнюю тревогу. Он просто осторожничает, старается не светиться в мире, которому не принадлежит — он ещё даже не родился, а уже пару лет живёт там, где ему совсем не место. И встречи с аврорами, бегущими от погони пожирателей, его выстроенному осторожному спокойствию никак не подходят.
Но Кит соглашается на эту авантюру, от которой ничего хорошего он не ожидает совершенно: под ложечкой сосёт неприятное предчувствие, но приходится гнать его подальше, чтобы не зацикливаться. Она может сколь угодно говорить о том, что всё будет в порядке, и что погоня их не найдёт, но Джерард знает, что доверять подобным словам нельзя; а она прекрасно знает, что раскидываться такими словами нельзя. Его защита дома выдержит нашествие полоумных магглов по весне, но выдержит ли нападение пожирателей — даже не одного?
Слишком много неприятных мыслей вытесняет тревога за Доркас — всё ещё выглядит не очень, и Киту меньше всего хочется, чтобы она умерла у него на руках. Ведь у этой девушки конец должен быть совсем не такой; мужчина не может вспомнить, что произойдёт на самом деле, но точно помнит, что она стала одним из тех героев войны, сделавшим для мира в магической Англии многое. Киту не по себе от этого: знать судьбу человека наперёд ненормально, тем более знать такие ужасные подробности. Он и эти мысли отгоняет прочь, старается не зацикливаться, — ведь у каждого своя предначертанная жизнь. Менять её — ситуация патовая, эффект бабочки должен срабатывать мгновенно, чего Джерард и боялся из-за своего перемещения в прошлое. Поэтому прячется, не строит долгосрочные отношения с людьми; появление Доркас на пороге теперь расценивает вдвойне как сумасшествие, ведь будь это простой человек, последствий избежать можно было куда проще.
А что, если из-за его вмешательства она выживет?
А что, если из-за их знакомства жизнь Доркас пойдёт не по тому пути?
А что, если ему придётся забыть об отшельническом образе жизни?
Голова Кита могла бы взорваться от мыслей, тем более пока девушка засыпает на глазах, его разум подкидывает всё новые и новые идеи. Он мягко улыбается Доркас и разжимает палочку, когда та откидывается на подушку и прикрывает глаза. Кит следит за ней лишь некоторое время, пока дыхание не переходит в спокойное; она заснула, и у Джерарда появилась возможность поразмыслить над тем, что только что произошло.
Он оставил у себя раненого аврора, бегущего от войны; Кит встаёт со стула и качает головой, не понимая собственной глупости, что изо всех сил борется с гуманностью. Своими действиями он помогает человеку, который этой помощи точно заслужил, но и меняет свой привычный порядок, ставя всё, что есть, под угрозу.
Но возможно, из этой ситуации даже выйдет извлечь свою пользу.
Передвигаясь в сторону кухонного угла, Кит ставит чайник на медленный огонь и опирается о столешницу, искоса наблюдая за Доркас. Она аврор, а значит работает в Министерстве — оно ещё не сдалось, пускай и кишит предателями повсюду. В Министерстве могут быть все ответы на его вопросы про порталы — эксперименты должны идти уже сейчас. Это его прямая возможность попасть в Министерство, не привлекая к себе лишнее внимание. Это возможность показаться в магическом Лондоне без опаски и оглядки, потому что если он будет рядом с заслуженным аврором, мало кому захочется проверить его.
С другой стороны, это лишнее привлечение внимания и выход из тёмного угла, к которому Кит привык; но проживать не свою жизнь, тратить годы, предназначенные ему для другого... Это слишком тяжело и смириться невозможно. В будущем его семья, его друзья, его работа, а здесь ничего. Ничего нет и не будет, потому что он чужак, которого по всем законам науки здесь быть просто не может.
Его давно разрядившийся телефон лежит в тумбочке, спрятанный под бумагами; его карты разрезаны и выкинуты; его одежда пущена на расходные материалы. Из жизни настоящего Кита не осталось почти ничего, и пускай за эти два года ему удалось привыкнуть и прижиться, это вовсе не значило, что удалось смириться.
Глубоко задумавшись, Кит смотрел на Доркас слишком долго, пока чайник не засвистел ему в ухо, и тогда он тряхнул головой, отгоняя мысли, и выключил огонь, доставая свою кружку и кофе. Нужна двойная доза кофеина, чтобы переварить всё произошедшее.
Пока Доркас спала, Кит не мог выйти из дома: опасно, даже если она правда отключилась надолго. Он не оставит её одну дома, потому что не хочет возвращаться на разрушенное пепелище — и вовсе это не значит, что дом его разрушит именно Мэдоуз. В любой момент её могут нагнать пожиратели, и тогда спящей девушке от них убежать не удастся.
Смирившись уже с произошедшим, Кит достал все ингредиенты, что оставались, чтобы сварить несколько зелий под заказ. Остальное приходилось оставлять на потом, потому что утром он должен был найти листья беладонны, омелу и бадьян, а не девушку без сознания в листве. Для Доркас у него ещё найдётся экстракт бадьяна, чтобы привести в порядок раны, но одного зелья тут явно будет недостаточно. Поглядывая мельком на девушку, Кит варил зелье; это действие успокаивало его, приводило нервы в порядок и заставляло оторваться от происходящего хотя бы ненадолго.
Она явно не уйдёт сразу, как проснётся; ещё не затянувшиеся раны откроются сильнее при аппарации, и пара зелий с хорошим сном не поставят на ноги так быстро. Кит понимает, что ей надо остаться хотя бы на пару дней, чтобы восстановить силы и суметь снова сражаться; по радио каждый день передают, что сражения не прекращаются, а становятся только жестче и чаще.
Но в отличии от остальных Джерард знал, что скоро всё это закончится; не сильно надолго, но закончится. И нужно лишь переждать момент, чтобы пока всё будет спокойно, найти способ вновь вернуться домой.
Боковым зрением он заметил шевеление на диване, пока выливал в склянку зелье. Долив до конца, Кит повернулся к Доркас и оглядел её критическим взглядом: «как ты себя чувствуешь?»
Она выглядит куда лучше, чем несколько часов назад, и Джерард одобрительно кивает. Магия творит чудеса, а его зелья — ещё больше.
— У меня нет отдельной ванной, но там за углом, — он кивает за её спину, — есть душ и раковина со всеми принадлежностями. И да... — заминается, приглаживая волосы и задерживая ладонь на затылке, — есть хочешь?
Вы здесь » | Three Generations: I would rather die | » Маховик времени » This room to breathe [1981, November]
