Гореть-гореть-сгорать. И чувствовать, чувствовать каждой клеточкой тела, каждой молекулой вдыхаемого воздуха – выпиваемого с родных, уже чуть припухших губ, с горящей огнём кожи, – каждым судорожным вздохом – своим, его, их, – растворяться в этом без остатка. Она никогда не привыкнет.
Она не хочет привыкать.
И всегда нужно больше.
Спустить рубашку с плеч – больше открытой для касаний кожи, – изучать его всего опять и снова, скользнуть кончиками пальцев ниже, проклиная про себя ремень – больше порывистых попыток дышать, – задохнуться и зажмуриться, чувствуя, как бежит вдоль позвоночника приятная дрожь. Больше, больше, больше, пожалуйста, я так хочу быть с тобой вечно, я так тебя люблю.
Роуз прижимает Альбуса к себе так крепко, как только возможно, обнимает-обхватывает, словно стремясь спрятать от всех, только себе забрать – хотя какие все им здесь и сейчас, здесь и сейчас их только двое, и нет мира за пределами этой комнаты, этого кресла, этих прикосновений, этого, и она в жизни его не отпустит, ни за что, никогда, – целует, прикусывает солоноватую кожу, пьёт его до дна, вновь и снова падая в ту самую пропасть, до дна которой они всё ещё не добрались. Роуз надеется, что не доберутся никогда. Никогда и ни за что.
Они же уже решили. Делать то, что хочется им самим. Быть вместе. Строить что-то новое – вместе. Что-то только для них двоих.
Роуз кажется, что она сходит с ума. И ей безумно нравится этот процесс. Весь её гиперконтроль, вся клятая логика, вся рациональность – всё пало под натиском чувств-одних-на-двоих, резонирующих под рёбрами, разрывающих изнутри каким-то безумным фейерверком.
И прямо здесь и сейчас ей нужно было только ощущать его.
... А потом через пелену наслаждения, желания и, кажется, абсолютно бесконечного чувства привязанности – это не пресловутая красная ниточка, это целый-мать-его корабельный канат, – потом через всё это вдруг прорывается боль. Не слабая и лёгкая от обычных укусов, на которые Ал всегда был достаточно щедр (и Уизли вполне себе отвечала тем же), а резкая, хлёсткая, вырывающая-возвращающая в реальный мир.
Плечо расцветает этой болью, а потом по коже пробегает что-то – что-то? милая, ты прекрасно знаешь, что это – тёплое, впитываясь в порванную рубашку. До разума пока не доходит факт происходящего во всей полноте, пока в нём живёт только необходимость уйти от неприятных ощущений: Роуз впервые, наверное, за очень долгое время, кладёт ладони Альбусу на грудь с целью оттолкнуть, отодвинуть, отстранить его от себя. Ей больно.
— Ал?
Она не хочет никакой боли от этого человека. Конечно, каждый из нас может ненамеренно ранить того, кого любит, Роза прекрасно это знает, но...
— Альбус, хватит!
Следующая вспышка боли расцветает на шее, а в запястье впиваются не пальцы – когти, и это тоже больно, чертовски больно, гриффиндорка пытается вывернуться и отстраниться уже всерьёз, а потом – на чистом рефлексе – третий раз в жизни даёт Поттеру пощёчину. Просто чтобы хоть как-то отвлечь, переключить внимание, просто чтобы он перестал раздирать её кожу зубами до крови.
Зачем ты делаешь это?..
Альбус отшатывается, падает на пол, смотрит удивлённо и даже ошалело – он, что, не понимает даже, что сделал? Роуз невольно накрывает ладонью укус на шее, чувствуя пальцами липкое, неприятное тепло, и смотрит широко распахнутыми глазами, кажется, не моргая даже. Ощущение, что стоит только прислушаться – и услышишь, как лихорадочно бьются в её черепной коробке мысли, прорываясь сквозь недавний пьянящий дурман. Логичные, рациональные мысли. Которые говорят ей о том, что она просто дура. Что нужно было догадаться, к чему это всё приведёт. Что нужно было думать, головой думать, а не сходить с ума от вспышки эмоций.
Что её жених – новообращённый оборотень, и вполне ожидаемо, что сильный эмоциональный всплеск может отразиться на его новой сущности. Что он отразится с вероятностью в девяносто девять и девять десятых процента.
Что она, Роуз Уизли, обещавшая помогать, только что натворила что-то очень, очень плохое. Что-то, что сулит проблемы.
Альбус – уже начавший, судя по всему, обращаться, с выступающими из-под испачканных тёмно-красным губ клыками, с масляно блестящими в неверном свете когтями, с пылающими холодной желтизной глазами – отползает дальше, и, кажется, в его взгляде страха плещется даже больше, чем за мгновения до того в её собственных.
Она испугалась того, что он намеренно делает ей больно. Чего испугался он?
Того, что ты после этого его оттолкнёшь. Что заберёшь свои слова назад. Того, что он причинил тебе боль намеренно. Того, что ему этого захотелось. Того, что он всё ещё хочет этого? Того, что ты залепишь ему заклинанием промеж глаз и запрёшь где-нибудь. Того, что возненавидишь.
Роуз не знает, какой вариант из тех, что крутятся в голове, верен. Возможно, все сразу. Возможно, не один.
Ей хочется спрессовать разлившийся в воздухе страх во что-то физическое и вышвырнуть куда подальше. Ей хочется вычерпать его из сверлящих её глаз. Жёлтых – но всё ещё родных.
Она ведь любит Альбуса Северуса Поттера. Она ведь всё для себя решила.
— Ал...
Он дёргается от её голоса, словно бы она кнутом хлестнула. Подбирается, словно перед прыжком, а Роуз вдруг понимает, что в её голосе отчётливо звучала дрожь. Поттер воспринял её, как страх, направленный в его сторону? А разве он не прав?
Нет. Не прав.
— Всё в порядке, — Уизли улыбается, губы слушаются плохо, но слушаются. — Это всё ещё твоё новое амплуа, да... Стой!
Шутка была настолько так себе, что он предпочёл сбежать.
Роуз игнорирует попытки своего подсознания продолжить в шутливом тоне. Альбус молниеносно скрывается за дверью библиотеки, и она срывается следом. Прямо так, в расстёгнутой и разодранной рубашке, запачканная кровью, пытается нашарить в кармане волшебную палочку – зачем? – но пальцы дрожат и не слушаются. Когда гриффиндорка выбегает в коридор, самого Поттера уже не видно, но она всё ещё слышит его шаги в коридоре, ведущем к выходу из здания.
Проклятье! Что мы наделали, Ал?..
Тот самый момент, когда отчётливо ощущаешь, как ситуация из прекрасной до невозможного превращается в полное – полнейшее – дерьмо.
Отредактировано Rose Weasley (2018-02-01 18:10:14)